"Дело" Геббельса

Особый интерес представляют обстоятельства разверты­вания нацистами пропагандистской кампании по поводу за­хоронений польских офицеров в Козьих Горах в Катынском лесу. В известных публикациях им уделено крайне мало вни­мания. А они вызывают не только вопросы. Они позволяют уяснить целый ряд аспектов "Катынского дела".

Достаточно подробно эта тема рассмотрена российским публицистом и писателем Владимиром Бушиным в статье "Преклоним колена, пани...", опубликованной в минской газете "Мы и время" (№ 27-28, июль 1993 г.). В. Бушин осо­бо акцентирует высказывания главного нацистского пропа­гандиста "катынского дела" Й. Геббельса. Они позволяют по­нять технологию рождения "катынского дела".

18 апреля 1943 г. министр имперской пропаганды III рей­ха Й. Геббельс утверждал, что Катынское дело "идет почти по программе" (ВИЖ, № 12, 1990). Не означает ли это, что в деле с самого начала все было запрограммировано? На эту мысль наводят, в частности, и сами обстоятельства выявле­ния катынских захоронений.

В немецкой версии утверждается, что весной или ле­том 1942 г. местный житель Парфен Киселев показал катын­ские могилы полякам из организации Тодта, привезенным на строительные работы в Смоленск. Те, выяснив, что в моги­лах захоронены расстрелянные польские офицеры, постави­ли березовые кресты и доложили немецкому командованию, но немцы, якобы, тогда не проявили к этой находке никакого интереса (Катынский синдром. С. 151, 470. Катынь. Расстрел. С. 422).

Бывший член Международной комиссии экспертов праж­ский профессор судебной медицины Франтишек Гаек в сво­ей книге "Катынские доказательства" резонно задает вопрос: "Странно, что немецкая администрация, хотя и приложи­ла к делу столько усилий, не отыскала тех 10 польских pa- (27) бочих, которые летом 1942 г. нашли первые могилы, и не спросила их, от кого они о могилах узнали и почему в таком случае не сообщили о находке немецким органам?"

Тот же П. Киселев на допросе в немецкой секретной поле­вой полиции 28 февраля 1943 г. утверждал, что весной 1942 г. он пошел в Катынский лес, где обнаружил несколько холмов, под которыми, по его мнению, были захоронены польские офи­церы (Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. С 26).

В отчете секретаря немецкой полевой полиции Людвига Фосса (Voss), врученного судье доктору Конраду, говорилось, что "первое известие о массовых могилах в Катыни мы по­лучили в феврале 1943 г. В Катынском лесу были обнаружены холмики, которые при внимательном обследовании оказались делом рук человеческих" (Мацкевич. Катынь. Глава 13).

Однако Юзеф Мацкевич, польский журналист из Вильнюса, в своей книге "Катынь" утверждал, что в 1943 г. в Козьих горах (Косогорах) холмов на месте захоронений не было: "Показания свидетелей о том, что Косогоры дав­но служили местом расстрелов, было легко проверить. Поэтому немцы распорядились раскопать указанные мес­та. Было обнаружено 11 могил, вернее, рвов, поверхность которых давно слилась с поверхностью леса" (Мацкевич. Катынь. Глава 13).

Это подтвердил и Фердинанд Гетль, председатель поль­ского Общества писателей и журналистов, находившийся в составе первой польской делегации, вылетевшей из Варшавы в Смоленск 11 апреля 1943 года и побывший в Козьих Горах 12 апреля. В своем отчете он пишет, что "мы... быстро научи­лись распознавать еще не вскрытые могилы. Края их были несколько запавшими, поверхность неровной, к тому же по­всюду на них были высажены маленькие сосенки, несомненно специально здесь помещенные" (Цит. по книге В. Абаринова "Катынский лабиринт").

Налицо явное противоречие. Киселев и Фосс утвержда­ют, что на месте захоронений были холмики, а Мацкевич и Гетль - что впадины. Причина этого - оттаивание могиль­ного грунта. Известно, что при массовых захоронениях без (28) гробов буквально через год земля на месте этих захоронений оседает. Но тогда получается, что могилы в Козьих Горах вес­ной 1943 т. были относительно свежие, т.е. осени 1941 г. Трудно представить, что холмы катынских захоронений выдержали два теплых сезона, 1941 и 1942 годов. Однако предоставим оценку этого явления экспертам.

Установлено, что немецким властям о польских захоро­нениях в Катыни было известно еще в конце 1941 г, или на­чале 1942 г. Сошлемся на протокол допроса Нюрнбергским трибуналом Фридриха Аренса (Friedrich Arens), командира 537-го полка связи вермахта, дислоцировавшегося в 1941-1943 гг. в районе Козьих Гор.

На допросе Ф. Аренс показал, что вскоре после прибы­тия в Козьи Горы в конце 1941 г. он обратил внимание на "место что-то типа кургана, на котором был березовый крест. Я видел этот березовый крест. В течение 1942 года мои солдаты твердили мне, что, предполагается, в наших лесах имели место бои, но сначала я не придал этому ни­какого значения. Однако летом 1942 года эта тема упоми­налась в приказе генерала фон Герсдорфа (Rudolf-Christoph von Gersdorff). Он сказал мне, что также слышал про это" (http//katyn.codis.ru/nurkatyn.htm).

К сожалению, никого из членов Международного воен­ного трибунала не заинтересовало, в каком контексте упо­минались в приказе катынские захоронения? Возможно, то­гда роль нацистов в Катынском деле могла бы выясниться еще в 1946 г.

Ситуация несколько прояснилась после вопросов глав­ного советника юстиции, помощника прокурора со стороны СССР Л. Н. Смирнова. Он спросил Аренса: "Скажите, пожа­луйста, почему Вы начали эксгумацию этих массовых за­хоронений только в марте 1943-го, хотя обнаружили крест и узнали о массовых могилах уже в 1941-ом?".

АРЕНС: "Это была не моя забота, а дело армейской группировки. Я уже Вам говорил, что в течение 1942 го­да эти рассказы стали более реальными. Я часто слышал про это и обсуждал это дело с полковником фон Герсдорфом, (29) начальником разведки группы армии "Центр", который уве­домил меня, что знает все про это дело и что на этом мои обязанности заканчиваются. Я доложил о том, что слы­шал и видел..."

СМИРНОВ: "Я понял. А теперь скажите мне, при ка­ких обстоятельствах или хотя бы когда Вы впервые на­шли этот крест в роще?".

АРЕНС: "Я не могу назвать точную дату. Мои солда­ты мне рассказывали про него, и, случайно проходя в том месте где-то около начала января 1942-го, хотя это мог­ло быть и в конце декабря 1941-го, я увидел крест, возвы­шающийся из снега".

СМИРНОВ: Это означает, что вы его видели уже в 1941-м или, по крайней мере, в начале 1942~го?"

АРЕНС: "Я только что дал такие показания" (http//katyn. codis.ru/nurkatyn.htm}.

Вышесказанное свидетельствует о том, что нацисты в начале 1942 г. А вероятнее всего, уже в конце 1941 г, зна­ли о захоронениях в Козьих Горах, как высказался полков­ник фон Герсдорф, "все". Кстати, упомянутый Ф. Гетль в от­чете о посещении Катыни писал, что согласно информации, сообщенной ему "д-ром Грундманом из отдела пропаганды управления Генеральной губернией... В местности, назы­вающейся Козьи Горы, немецкая армейская разведка откры­ла огромные братские могилы, в которых лежат убитые польские офицеры" (Цит. По книге В. Абаринова "Катынский лабиринт"). Так кто же обнаружил захоронения в Козьих го­рах: немецкая полевая тайная полиция или армейская развед­ка во главе с фон Герсдорфом?

Ясно одно, что ссылка немцев на "местных жителей" в 1943 г. служила им лишь прикрытием. Подобное было возмож­но, если бы они "приложились" к катынскому преступлению и планировали использовать его в своих интересах.

Весной 1943 г. время "катынской операции" настало. После Сталинграда, когда ситуация на Восточном фронте для нем­цев стала ухудшаться, у "нацистского руководства" возникла идея, используя "катынскую карту", нанести "мощный" про- (30) пагандистский удар не только по Советам, но и по антигит­леровской коалиции в целом.

Вероятно, "добро" на "катынскую операцию" давал лично Гитлер. 13 марта 1943 г. он прилетал в Смоленск и встречал­ся с начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем, офицеры которого работали в Смоленске и Козьих Горах и готовили первичные пропагандистские ма­териалы по "Катынскому делу". 6 апреля 1943 г. на совеща­нии по катынскому вопросу в Берлине в министерстве им­перской пропаганды акцентировалась роль полковника Веделя (ВИЖ, № 12,1990).

Надо отметить, что через полгода Гитлер присвоил Х. Фон Веделю звание генерала (http://katyn.ru/index.php?go=Pages&in= view&id=19; http://militera.lib.ru/memo/german/below/04.html).

13 апреля 1943 года "Радио Берлина" передало: "По сооб­щению из Смоленска, местные жители известили немецкие власти о существовании там места массовых казней, где ГПУ было убито 10 тысяч польских офицеров..." (В. Бушин. "Преклоним колена, пани..."). В то же время в официальном сборнике документов "Катынь. Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни. Документы" приводится следующий текст со­общения берлинского радио: "Из Смоленска сообщают, что местное население указало немецким властям место тайных массовых экзекуций, проведенных большевиками, где ГПУ уничтожило 10 000 польских офицеров..." (с. 447).

Надо учитывать, что текст сообщения в сборнике "Ка­тынь..." переведен с польского языка (из сборника документов "Zbrodnia katynska w swietle dokumentow". London, 1980. S. 85), т. е. немецкий текст переводился дважды: на польский, а за­тем на русский. Известно, что при двойном переводе неизбеж­ны неточности. Наши попытки найти в российских архивах оригинальный немецкий текст сообщения "Радио Берлина" от 13 апреля 1943 г. пока не увенчались успехом.

Возникает вопрос, к чему такая скрупулезность? Смысл в текстах сообщения фактически один и тот же. Различия в текстах несущественные, за исключением одного. В варианте В. Бушина жители "известили", а в сборнике "указали" не- (31) мецким властям места массовых казней. Это имеет не только разный смысл, но и предполагает разную историю разворачи­вания событий в "Катынском деле". Соответственно, анали­зируя немецкую версию обнаружения захоронений в Катыни, это различие приобретает особое значение.

Начнем с того, что сообщение "Радио Берлина" не было началом Катынского дела. Напомним, что Гитлер прилетал в Смоленск в марте 1943 г., уже после того, как в феврале 1943 г. были осуществлены частичные раскопки захоронений в Козьих горах и немецкая тайная полевая полиция начала официальные следственные действия. 6 апреля 1943 г., как от­мечалось, в министерстве имперской пропаганды по вопросу катынских захоронений состоялось совещание, на котором о ситуации доложил майор Бальцер.

Майор сообщил о том, как были обнаружены могилы в Катынском лесу: "Случайно(!) обер-лейтенант полевой по­лиции группы армий "Центр" догадался (!) о том, что там, по-видимому (!), лежат горы трупов, а именно в том мес­те, где находятся два березовых креста, которые были по­ставлены там год тому назад двумя поляками, которые на­шли трупы при проведении раскопок. На этом месте, ко­торое заметно благодаря молодым посадкам сосен, теперь проведены раскопки и установлено, что там лежат слоя­ми в 9-12 человек один над другим великое множество пре­имущественно или почти исключительно польских офице­ров (ВИЖ, № 12, 1990).

В. Бушин считает, что этим "заявлением Бальцер не толь­ко решительно опроверг россказни геббельсовского радио о "местных жителях", которые и без того выглядели крайне сомнительно, но и подтвердил нашу догадку о запрограм­мированности Геббельсом всего дела с самого начала: ми­фический обер сделал свое дело, потом уж, когда программа была запущена, другой офицер полевой полиции, имя кото­рого не было необходимости держать в тайне, - лейте­нант Фосс, начал искать нужных свидетелей и с этой це­лью 3 мая 1943 года опубликовал "Обращение к населению". Там не очень грамотно, но точно указывал, какие именно сведения требуются. (32)

Вот такие возникают версии, недоумения и вопро­сы. И чем глубже погружаешься в дело, тем их больше" (В. Бушин. "Преклоним колена, пани..."). Последний вывод В. Бушина особенно актуален для "Катынского дела".

В этой связи представляет интерес суждение о катынской пропагандистской акции одного из ее организаторов, обер-лейтенанта немецкой секретной полевой полиции (Geheime Feldpolizei) Грегора Словенчика. Скорее всего, именно он и был тем "мифическим" обер-лейтенантом, который "догадал­ся" о массовых захоронениях в Катынском лесу и которого упомянул в своем докладе майор Бальцер.

25 апреля 1943 г. Г. Словенчик направил в Вену своей се­мье письмо с "отчетом" о своих трудовых "подвигах" на бла­го Германии. Это письмо цитирует в своей книге "Катынь" Ю. Мацкевич, но без фраз, которые определяют его подлинное содержание. Полный текст письма на польском и немецком язы­ке приводит польский журналист Болеслав Вуйцицкий (Bolesav Wojcicki) в книге "Правда о Катыни", изданной в Польше в 1952 г. Представляем основные моменты этого письма.

"... Пишу уже не из Смоленска, а в 14 км оттуда, где с утра до вечера вожусь с моими трупами. Это неприят­ные парни. Несмотря на это я люблю их, этих несчастных парней с искаженными лицами, насколько это можно разо­брать на оставшихся костях. Люблю их горячо, ибо бла­годаря им я смог наконец сделать что-то для Германии. И это прекрасно.

Катынь, изобретателем (Словенчик использует термин "erfinder", что означает "изобретатель") которой все же явля­юсь я, загружает меня непомерной работой. То, что здесь делается, - все лежит на мне. Под моим руководством ве­дется эксгумация останков - чтобы всегда был соответствующий пропагандистский материал, я принимаю все делегации, прибывающие ежедневно самолетами, а также распространяю тезисы доклада, которые, между прочим, обрабатываю я, кроме того, работаю над книгой "Конец Катыни". (33)

В течение 4 недель я сплю по 4 часа, но дело так пре­красно и стоит того, что дает силы выдержать это. Самое прекрасное то, что все мои товарищи от коменданта и до моего... Говорят, что никто не смог бы так осуществить это дело, как этот австрийский поручик из Вены.

... Мое самое большое достижение сегодня - это срыв дипломатических отношений между СССР и Польшей.

... Может быть, после окончания пропагандистской ак­ции у меня появится возможность получить несколько не­дель отпуска для написания моей книги" (Wojcicki. "Prawda о Katyniu". С. 78-79).

Б. Вуйцицкий утверждал, что письмо Словенчика одно­значно свидетельствует о том, что Катынь - дело рук нем­цев. С этим сложно согласиться. Из письма следует лишь то, что Катынь рассматривалась немцами как существенный пропагандистский козырь в борьбе против СССР. Этот мо­мент подчеркнул сам Словенчик в разговоре с Ю. Мацкевичем (Мацкевич. Катынь. Глава 13).

Однако не следует преуменьшать значение Словенчика в Катынском деле, а следовательно, и его письма. Бывший австрийский поручик, потом венский журналист, с фами­лией, явно имеющий славянские корни, постоянно акцен­тировал в разговоре с Мацкевичем, что он немец. Попав на службу в немецкую тайную полевую полицию в качестве пропагандиста, Словенчик всеми силами стремился дока­зать свою преданность Германии. Это явно прослеживается в тоне его письма.

О том, что Словенчик достаточно объективно охаракте­ризовал свою роль в Катыни, свидетельствует то, что бук­вально все прибывающие в Катынь делегации имели с ним дело. Грациан Яворовский (Gracjan Jaworowski), представитель Главного управления Польского Красного Креста в Варшаве, работавший в Козьих Горах в качестве члена Технической комиссии Польского Красного Креста с 8 мая 1943 г., в сво­ем отчете называл Словенчика "комендантом объекта", со­провождавшим делегации ("Zeszyty historyczny". Paris, 1978 г., № 45. С. 4). (34)

Особый интерес представляют несколько фраз в пись­ме Словенчика. Прежде всего та, где он утверждал, что яв­ляется "изобретателем Катыни". Что Словенчик при этом имел в виду - свои предложения начальству по организации катынской пропагандистско-политической кампании или нечто большее, неясно. Словенчик был убежден, что разрыв дипломатических отношений между СССР и Польшей - его заслуга.

Интересно, но нечто подобное, только с обратным знаком, через два дня после отправки письма Словенчиком, 27 апре­ля 1943 г. заявил сам Геббельс: "... Мы должны отражать по­дозрения, что мы якобы изобрели катынское дело, чтобы вбить клин в неприятельский фронт" (ВИЖ, № 12, 1990).

Сложно сказать насколько соответствует действительно­сти заявление Словенчика о его "заслуге", но 17 апреля 1943 г. рейхсминистр имперской пропаганды И. Геббельс констатиро­вал: "Катынское дело приняло такой размах, которого он сначала не ожидал. Если бы мы теперь продолжали работать исключительно умело и точно, придерживались прин­ципов, которые определены здесь на конференции, если бы мы далее позаботились о том, чтобы никто не выходил вон из ряда, то можно было бы надеяться, что нам уда­стся катынским делом внести довольно большой раскол во фронт противника" (ВИЖ, № 12, 1990).

После сообщения "Радио Берлина" о Катыни все силы нацистских пропагандистов были брошены на раскручива­ние "Катынского дела". Они выполняли личную директив­ную установку главного нацистского пропагандиста доктора Й. Геббельса о том, что "центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни и далее будет сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство.

Миру нужно показать на эти советские зверства пу­тем непрерывной подачи все новых фактов. В особенности в комментариях надо, как это частично уже было, пока­зать: это те же самые большевики, о которых англичане и американцы утверждают, что они якобы изменились и (35) поменяли свои политические убеждения. Это те же самые большевики, за которых молятся в так называемых демо­кратиях и которых благословляют в торжественном це­ремониале английские епископы. Это те же самые большевики, которые уже получили от англичан абсолютные пол­номочия на господство и большевистское проникновение в Европу..." (ВИЖ, № 12, 1990).

На том же совещании 17 апреля, говоря о катынском рас­следовании, Геббельс особо подчеркивал: "Немецкие офице­ры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исключительно политически подготовленными и опытны­ми людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими должны быть и журналисты, которые будут при этом присутствовать... Чтобы в случае возможного неже­лательного для нас оборота дела можно было соответст­вующим образом вмешаться".

Особый упор Геббельс делал на эмоциональное воздейст­вие катынского преступления на поляков: "Глубокое впечат­ление, которое произвело все это дело на польский народ, необходимо изображать снова и снова посредством новых свидетельских показаний, передачи настроений из Кракова и т. д.

Вообще нам нужно чаще говорить о 17-18-летних пра­порщиках, которые перед расстрелом еще просили разре­шить послать домой письмо и т.д., так как это действу­ет особенно потрясающе" (ВИЖ, № 12, 1990).

Кстати, эта установка Геббельса до сих пор на вооруже­нии у пропагандистов Речи Посполитой. Оценивая современ­ные польско-российские отношения, необходимо с горечью признать: "Дело Геббельса живет и процветает".

Необходимо напомнить, что Геббельс не испытывал ка­кого-либо сожаления по поводу гибели польских офицеров. Более того, он неоднократно критиковал вермахт "за излиш­не мягкое отношение к пленным польским офицерам". И тот же Геббельс вдруг проявил такое внимание к расстрелянным, "расово неполноценным" по его пониманию, польским офице­рам?! Не вызывает сомнения, что у нацистов, помимо желания (36) возбудить ненависть у Европы против "бесчеловечных боль­шевиков", было большое желание замаскировать свои расстре­лы расстрелами НКВД. Ведь только в Смоленске и его бли­жайших окрестностях они уничтожили 135 тысяч человек, а на территории всей Смоленской области - около 450 тысяч!

Продолжим цитирование высказываний доктора Геббельса относительно организации немецкого "расследования" катынского преступления: "Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено и чтобы при раскопках не натолкнулись на вещи, которые не соответствуют нашей линии".

Странное указание, если учесть, что нацистам якобы было "точно известно" что в катынских могилах находятся только жертвы ГПУ-НКВД?! Какого "нежелательного оборота" бо­ялся Геббельс? Помимо этого министр имперской пропаган­ды, а точнее, дезинформации, опасался, как бы "при раскоп­ках не натолкнулись на вещи, которые не соответствуют нашей линии". Почему он был уверен, что такие вещи могут быть в раскопках?

Не об этих ли "вещах" сообщала телеграмма начальника Главного управления пропаганды Хейнриха, посланная 3 мая 1943 года из Варшавы в Краков главному административно­му советнику Вайнрауху. Телеграмма была снабжена строжай­шим грифом: "Весьма важно, немедленно". Ее текст был сле­дующий: "Секретно. Часть польского Красного Креста вче­ра из Катыни возвратилась. Служащие польского Красного Креста привезли гильзы патронов, которыми были рас­стреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко" (так в тексте, переве­денном капитаном Гришаевым. ВИЖ, № 12, 1990).

В этой связи необходимо сказать о периодически цитируе­мых различными авторами фрагментах из дневника Геббельса, из которых, казалось бы, следует, что Геббельс Катынское дело называл "аферой". Дело в том, что дневники Геббельса впер­вые были массово изданы в 1948 г. В Нью-Йорке и Лондоне в переводе на английский язык. Изданный тогда же в Цюрихе (37) оригинальный немецкий вариант был мало кому доступен. на русский язык эти фрагменты дневников были переведены именно с английского текста причем, не вполне точно.

В результате английский термин "affair" (дело) был ошибоч­но переведен созвучным "афера", a "munition" (боеприпасы) - созвучным "амуниция". Советскому читателю ошибочный пе­ревод предложил в 1968 г. чешский публицист Вацлав Краль в своей книге "Преступление против Европы" (Стрыгин. Рецензия на главу "Катынь" из книги А. И. Шиверских).

Более точный русский перевод этого фрагмента дневни­ка Геббельса изложен в книге А. Деко "Великие загадки XX века". "К несчастью, в Катыни были найдены немецкие бо­еприпасы (в книге Краля "обмундирование"). Полагаю, это то, что мы продали Советам, еще когда дружили, и это хо­рошо им послужило... А может, они и сами побросали пули в могилы. Но главное, что это должно остаться в тайне. Поскольку если это всплывет на поверхность и станет известно нашим врагам, все дело (в книге Краля "афера") о Катыни лопнет" (Деко. Великие тайны... С. 289).

Однако, несмотря на эти уточнения, смысл рассуждений Геббельса не меняется - он говорит о страхе, что вся затея в Катыни может рухнуть. Значит, "знала кошка, чье мясо съела"?

В этой связи необходимо особое внимание обратить на технологию немецкой эксгумации трупов польских военно­пленных, осуществленной в марте-июне 1943 г.