Главным современным возражением против христианства, настоящим источником недоверия, глухой стеной отделяющим огромные массы людей от воздействия Церкви, являются отнюдь не исторические или богословские трудности, а подозрение, что наша религия делает своих верных бесчеловечными.
«Христианство, — думают иногда лучшие среди неверующих, — дурно и низко потому, что уводит своих сторонников в сторону от человечества, вместо того чтобы поднять их над ним. Оно изолирует их, вместо того чтобы сплавить с массой. Оно лишает их интереса к общему делу, вместо того чтобы приохотить к нему. Следовательно, оно не возвышает их, а принижает и вводит в заблуждение. В конечном счете, не признают ли они это и сами? Когда, случается, какой-нибудь монах или священник займется так называемыми светскими изысканиями, он чаще всего без конца старается напоминать, что уделяет этому второстепенному делу внимание, лишь приспосабливаясь к моде или заблуждению, чтобы показать, что христиане не глупее остальных людей. В итоге, когда рядом с нами работает католик, у нас всегда создается впечатление, что он делает это неискренне, из снисхождения. Он только кажется
заинтересованным. Но в глубине души, исходя из своей религии, он не верит в человеческий труд. Его сердце больше не с нами. Христианство порождает дезертиров и лжебратьев: вот чего мы не можем ему простить».
Мы вложили в уста неверующего это обвинение, которое было бы убийственным, будь оно верным. Но не звучит ли оно время от времени как эхо и в самых верующих душах? Кому из христиан не приходилось, почувствовав некое отчуждение или холодок, отделяющие его от неверующих товарищей, беспокойно спрашивать себя, не стоит ли он на ложном пути и не оказался ли в самом деле в стороне от великого человеческого потока?
Ну что ж, не отрицая, что те или иные христиане дают повод (больше на словах, чем на деле) упрекать их в том, что они если не «враги» рода людского, то по крайней мере устали от него, мы можем после всего сказанного о сверхприродной ценности земного труда утверждать, что подобные взгляды свидетельствуют лишь о недостаточном понимании религии такими христианами, а отнюдь не об их духовном совершенстве.
Мы — дезертиры? Мы не верим в будущее чувственного мира? Нам противен человеческий труд? Как мало вы нас знаете... Вы подозреваете нас в том, что мы не разделяем ваших тревог, ваших надежд, восторга, который вы испытываете, проникая в тайны и покоряя земные энергии. «Такие чувства, — говорите вы, — могут разделять только те, кто совместно борется за жизнь, а вы, христиане, хвалитесь, что уже спасены». Да ведь для нас, гораздо более чем для вас, это вопрос жизни и смерти: достигнет ли успеха жизнь на Земле, включая самые ее естественные силы! Для вас (и именно в этом вы еще недостаточно человечны, вы не доводите до конца свою человечность) речь идет лишь об успехе или поражении какой-то расплывчатой и шаткой реальности, пусть даже вы и представляете ее в виде некоего сверхчеловечества. Для нас же в подлинном смысле слова речь идет о полном торжестве Самого Бога. Я согла
сен: бесконечно печально, что многие христиане, очень слабо сознавая ответственность перед Богом за свою жизнь, живут, подобно всем прочим, как бы в полсилы, не испытывая потребности и радости созидать Царство Божие из всех сфер человеческой жизни. Но смотрите на это лишь как на нашу слабость. Во имя своей веры мы можем и должны увлеченно трудиться над земными целями. Как вы, и даже лучше, чем вы (потому что из нас двоих я один могу продолжить в бесконечность свое усилие согласно сегодняшним требованиям своей воли), я могу предаться душой и телом священному долгу Исследования. Проникнем за любые стены. Испробуем все пути. Заглянем во все бездны. Nihil intentatum...1 Этого хочет Бог, пожелавший иметь в этом нужду. — Вы человек? «Plus et ego»2.
«Plus
et ego». Не усомнимся
в этом. Теперь, когда человечество, стоящее
на пороге зрелости, начинает по праву осознавать свои силы и возможности, первейший апологетический долг христианина состоит в том, чтобы показать
логикой своих религиозных взглядов и тем более логикой своих поступков, что воплощенный Бог явился вовсе не за
тем, чтобы умалить нашу великую
ответственность или высокое стремление
к самосозиданию. Еще раз: «Non minuit, sed sacravit». Нет, христианство
не таково, каким его иногда представляют или осуществляют в жизни, — дополнительное бремя обрядов
и обязанностей, которое только утяжеляет,
отягчает и без того тяжелую ношу,
умножает и без того уже парализующие узы социальной жизни. В действительности
оно есть мощный дух, который придает новое
значение, привлекательность и легкость
всему, что мы уже делаем. Оно возводит нас к непредвиденным вершинам. Но подъем, ведущий к ним,
настолько совпадает с тем, по
которому мы взбирались сами, что нет ничего более истинно человеческого
в христианине (именно это нужно нам еще
понять), чем его самоотречение.
