Поселения городского типа в материковой Швеции

Самое известное из них - Бирка, город викингов в нача­ле пролива, соединяющего озеро Меларен с Балтийским морем. По­мимо полученных в результате рас­копок XIX в. материалов огромно­го могильника, здесь начаты новые исследования так называемой «чер­ной земли», мощного культурного слоя внутри городского вала, слу­жившего для защиты населения, обосновавшегося поблизости от не­большого укрепленного городища, Борга. С внешней стороны вала располагается огромное, большей частью уже исследованное курган­ное поле «Хемланден» [i] (илл. 64).

Город, в котором действовал в IX в. бременский миссионер Ансгарий, как будто привлекал особое внимание шведских конунгов, но в следующем столетии, еще до того, как в Швеции утвердилось хри­стианство, он был заброшен.

Обращение язычников, в кото­ром конкурировали друг с другом восточная и западная христианские церкви, было трудным, однако не столь драматичным, как его обри­совывает позднейшая житийная литература средневековья. Пре­красный золотой «молоточек То­ра», символ язычества, изготовлен в той же технике филиграни, что и маленькое распятие из Бирки. Он был найден недавно в Сигтуне, го­роде, который стал преемником Бирки в качестве центра торговли на оз. Меларен. Таким образом, в торговых поселениях символы язы­чества и христианства сосущество­вали. Однако центром религиозной и политической власти на протяже­нии всей эпохи викингов остава­лась Упсала. Здесь была королев­ская резиденция, здесь соверша­лись грандиозные жертвоприноше­ния, описанные Адамом Бременским. Здесь также стоял языческий храм с идолами трех богов (Одина, Тора и Фрейра) в роще, где во вре­мя ежегодных кровавых празд­неств на ветвях священных деревь­ев вешали жертвенных животных и людей.

Конунг был сакральным главой культа, верховным жрецом и как таковой должен был приносить важнейшие жертвы - человеческие. Объединение функций духовной и политической власти, преобладав­шее в Свейской державе, показа­тельно и покоится на весьма древ­ней традиции. Создается впечатле­ние, что свей ранее других племен и народов Северной Европы дости­гли стабилизации королевской вла­сти и возникновения государствен­ной организации. Экономической основой сравнительно раннего «го­сударственного объединения» мо­гло быть развивающееся горноруд­ное дело, которое в предшествую­щий, вендельский период не только уже зародилось, но и достигло зна­чительного подъема [ii]. Решающую роль здесь играли рудоносные зоны западнее и севернее оз. Мела­рен, особенно обширные в области Даларна. Эксплуатация месторо­ждений горных и болотных руд и контроль над транспортировкой железного сырья по водным путям к оз. Меларен, а затем через Хельгё и позднее - Бирку на восток создавали экономическую основу для невиданной ранее на Севере кон­центрации политической власти шведских конунгов. Уже давно обсуждается значение рудников Даннемура в связи с усилением экономической основы власти шведских конунгов и вытекающих отсюда организационно-политиче­ских возможностей [iii]. Важным зве­ном в ходе этого процесса был Гот­ланд, где обнаружена масса кладов серебра эпохи викингов (цв. илл. 5) и колоссальное количество ранних арабских серебряных монет. Поло­жение острова способствовало пре­вращению его в перевалочный пункт при экспорте железа из обла­сти оз. Меларен и других мест кон­тинентальной Швеции на Восток и Юг по русским рекам. На Готланде металл можно было перерабаты­вать в легко транспортируемые по­луфабрикаты, преимущественно клинки мечей. Это было бы встречным откликом на поток во­сточного серебра, достигший ост­рова * [iv]. Железо по сравнению с пушниной, воском и прекрасными рабынями, что ранее обычно рас­сматривалось как основные статьи торговли, было повседневно необ­ходимым товаром и представляет­ся поэтому наиболее реальным предметом товарообмена; однако, вероятно в силу именно экзотиче­ского характера других названных видов экспорта, они чаще упом­инаются в письменных источниках **.

Готландские клады свидетель­ствуют, что в денежном обращении с конца X в. преобладает централь­но- и западноевропейское серебро с весьма ощутимой долей англий­ского (поступавшего в Скандина­вию с 990-х гг. в качестве регуляр­ной дани, так называемых «датских денег»). Однако уже названный клад в Бурге-Люммелунде показы­вает, что восточные связи и в ран­нем средневековье оставались ин­тенсивными и выгодными: значи­тельную его часть составляют рус­ские серебряные слитки (новгород­ские гривны), что соответствует известиям о Готском дворе в Нов­городе.

В материальной культуре Скан­динавии традиции эпохи викингов сохраняются вплоть до XIII в., не­смотря на то что в XI в. западная часть Балтики подверглась хри­стианизации [v].^. В это время на Бал­тийском море начинает действо­вать новый коммуникационно-тех­нический фактор: появляются суда с глубокой осадкой, способные транспортировать тяжелые грузы. В экономике начинаются значи­тельные изменения, которые вели в конечном счете к концентрации все более доходной торговли в хорошо оборудованных гаванях с фарвате­рами, причальными устройствами и оборонительными сооружения­ми. Некоторые из старых пор­товых городов были перенесены к

более глубоким гаваням, другие перестроены в соответствии с изме­нившимся судоходством [vi].

Оживленная деятельность, пло­дотворные контакты, дальние пу­тешествия отразились также и в ис­кусстве эпохи викингов. Характер­ная для Севера и давно уже господ­ствовавшая «звериная орнаменти­ка» прогрессирует и развивается в различные стилистические школы или направления, иногда сменяю­щие друг друга, чаще же сосуще­ствующие в более или менее огра­ниченных локальных вариантах. Здесь Швецию следует рассматри­вать в более широком общескан­динавском контексте. К начально­му периоду развития искусства эпохи викингов относится курган­ное погребение в корабле из Усеберга в Норвегии с великолепным комплексом, состоящим из кораб­ля, повозки, саней и другой утвари, покрытой резьбой по дереву, представляющей древнейшие и наиболее крупные произведения «звериной орнаментики». Финаль­ный этап этого искусства пред­ставлен норвежскими деревянны­ми церквами в технике «ставкирки» XIII в.; этот тип здания с XI в. был распространен на Севере повсеместно и обнаружен, в част­ности, в Лунде, в эту эпоху принад­лежавшем датчанам (илл. 65). Оба памятника, Усеберг и Лунд, дали непревзойденные по своему вели­колепию образцы блистательного расцвета и заката «звериной орна­ментики» [vii].

Развиваясь от мотива «хватаю­щего зверя» усебергской резьбы че­рез звериные маски стиля Борре (вторая половина IX-Х вв.) и от более натуралистичных сплетаю­щихся драконьих тел стиля Еллинге (конец IX-начало XI в.) к изви­вающимся змеям и драконам стиля рунических камней (XI в.), зве­риный орнамент достиг вершины, когда церковь поставила языче­скую символику себе на службу, сплетая ее в единый и неразрывный узор с романскими элементами и растительной орнаментацией раннесредневекового христианского искусства (илл. 66). На пути к этой вершине, воплотившейся в дере­вянных резных порталах норвеж­ских храмов, северное искусство воплотилось также в сотнях руни­ческих камней, высеченных и уста­новленных в области оз. Меларен.

Их краткие надписи часто сооб­щают о дальних путешествиях на Восток Рисунки здесь скупы, но в качестве дополнительного изобра­зительного средства, для усиления смысла и содержания, причудливо извивающиеся тела змеев некогда были окрашены исчезнувшими те­перь яркими красками Орнаменти­ка рунических камней - это не про­сто украшение для тех, кто пони­мал многозначность символики вечной борьбы извивающихся дра­конов и змеев, она была наполнена особым, ныне нам недоступным содержанием.

Этот стиль относится к XI в , и многие из рунических камней мож­но рассматривать как памятники христианской пропаганды переход­ного времени Краткие, состоящие часто из стереотипной формулы надписи с именами и умершего, и того (или тех), кто воздвиг камень, вероятно, можно также оценивать и как правовой документ, утвер­ждающий вступление в наследство. Как первые документы после долгой бесписьменной эпохи, они представляют для нас особую цен­ность [viii].

Конец эпохи викингов и начало средневековья, несмотря на свою относительную близость к нашему времени, наиболее темный и труд­ноисследуемый период ранней ис­тории Севера. Причина такого как будто парадоксального явления сравнительно ясна.

Прежде всего, это - скудость на­ходок, обусловленная христианиза­цией, изменившей представления о загробной жизни и погребальные обычаи. Но без погребальных ком­плексов, вещи из которых дают ос­нову для построения хронологиче­ской шкалы, единственный материал поступает из культурных слоев поселений, стратиграфию ко­торых удается установить лишь в редких случаях

Обращение к новой религии на Севере не было единовременным процессом. В целом христианиза­ция распространялась с Запада на Восток В бассейне Балтийского моря заметный упадок старых по­гребальных обычаев, отразивший­ся в уменьшении количества вещей в захоронениях, охватил прежде всего области к востоку от боль­ших озер Швеции - Венерн и Веттерн В сохранности наиболее ран­них произведений средневекового искусства играли определенную роль различные факторы, прежде всего экономического характера Там, где хозяйственные связи оста­вались сравнительно прочными и развивались непрерывно, церкви и другие монументальные постройки в соответствии с меняющимися вкусами и требованиями художе­ственной моды периодически пере­страивались, при этом уничтожа­лись старые детали и части зданий Только там, где растущая нужда прерывала новое строительство и предотвращала изменения, старые постройки могли сохраниться В других же случаях до наших дней дошло лишь то, что было выполне­но в непреходящем материале (как рунические камни), да и то обычно только во фрагментарном состоя­нии

Благоговение и чувство тради­ции играли весьма скромную роль. Поэтому итоговая картина этих столетий оказывается разрознен­ной и нередко обманчивой. Как пример можно указать на то, что рядовые находки (украшения и де­тали одежды) XII в. вокруг оз. Me-ларен и в других частях материко­вой Швеции часто (и при этом неверно) рассматриваются как ве­щи восточного, островного (готландского) происхождения, по­скольку именно там сохранилось большое количество таких вещей в погребениях [ix] (илл. 67). Однако христианские погребальные обря­ды в это переходное время дале­ко не всегда исключали нали­чие погребального инвентаря, на это указывают так называемые «кладбищенские находки» Готлан­да. В раннем средневековье здесь под захоронения отводили про­странство только к северу от церк­ви, где сохранились поэтому очень ранние христианские погребения. Это исключительно женские захоронения, что, в частности, указы­вает на весьма древние корни со­храняющегося и в наше время на Готланде обычая хоронить мужчин к югу, а женщин к северу от церков­ного входа. С южной стороны церквей, где в основном разме­щаются кладбища, ранние мужские захоронения разрушены более по­здними, в то время как женские мо­гилы к северу от церкви сохра­няются вплоть до нашего времени. Находки в этих погребениях со­стоят исключительно из деталей одежды. Полностью отсутствуют сопровождающие сосуды с припа­сами. Однако на синхронных хри­стианским кладбищам, но еще язы­ческих могильниках Готланда, как установил Густав Тротциг, такие сосуды обычны [x]. Довольно часто металлическая окись позволяет за­фиксировать в таких сосудах даже остатки съестных припасов. Это указывает как будто на то, что в рассматриваемое время (в середине XI в.) на Готланде христиане и язычники жили бок о бок и что хри­стианские погребальные обычаи допускали помещение в могилу де­талей одежды и украшений, но не жертвенной пищи.

Примечательно в этой связи, что наборы украшений отличаются ис­ключительным великолепием и ча­сто содержат вещи, полностью или частично выполненные из драго­ценных металлов. Речь идет пре­жде всего о серебряных изделиях, причем такого качества, которое в более раннее время известно толь­ко по кладам. Может быть, это по­следнее перед окончательным и глубоким утверждением христиан­ских погребальных норм разрешен­ное церковью выражение социаль­ного статуса.

Готландские могильники могут быть названы как один из приме­ров нарастающей скудости архео­логических материалов, ведущей к «равновесию» их видов и распро­странения, характеризующих за­ключительный этап «языческой эпохи». Другой пример такого ро­да - недавно открытые под цер­ковью в Лександе, Даларна, бо­гатые могилы эпохи раннего сред­невековья [xi]. Особый интерес пред­ставляют находки тканей, указы­вающие на значительно более тесные взаимосвязи между обла­стями к востоку и западу от Бал­тийского моря, нежели это счита­лось ранее.

Хотя завершенную и полную картину развития материальной культуры дать пока еще невозмож­но, процессы, ведшие к формирова­нию государственной территории и образованию государства в Шве­ции, и некоторые факты этого пути засвидетельствованы. Важнейший источник - письменное наследие церковной организации, которое может быть сопоставлено с данны­ми древнесеверной литературы, развивавшейся в средневековой Исландии [xii]. Именно оттуда мы знаем о древнем королевском роде Инглингов, долго правившем свеями. Достоверность этих преданий подтверждается хвалебной песнью одного из норвежских скальдов, придворных поэтов IX в., где упоминается о родстве его госпо­дина с этим королевским родом. Надпись на знаменитом руниче­ском камне из Еллинга в Дании со­общает, что в X в. существовало противостояние между Швецией и Датской державой, к этому вре­мени объединенной и христианизи­рованной конунгом Харальдом Гормссоном. В полулегендарном, однако упомянутом на одном из рунических камней сражении в до­лине р. Фюрис, поблизости от Упсалы, конунг Эйрик, который после битвы получил прозвище Победо­носный, одержал верх над претен­дентом на трон, происходившим из этого же королевского рода. Это был Стюрбьёрн по прозвищу Сильный, поддержанный датскими войсками [xiii].

Южношведские области Сконе, Халланд и Блекинге в эту эпоху, что вполне логично с культурно-географической точки зрения, от­носились к Дании. Пролив Эрезунд был не границей, а, напротив, важ­ной коммуникационной линией, так как поездки по спокойным во­дам бывали много проще, чем по холмистой и негостеприимной су­ше. К северу от Сконе, наоборот, лесные массивы Смоланда обра­зовывали труднопреодолимую естественную и культурную грани­цу между землями, принадлежав­шими Дании и Швеции. На востоке границы Свейской державы были неопределенными. Археологиче­ские материалы указывают на то, что еще до эпохи викингов свей пы­тались закрепиться на противопо­ложном берегу Балтийского моря. Характер и интенсивность этих связей, однако, остаются предме­том дискуссий. Весьма лестным для шведского национального самосознания было утверждение средневековых источников, что Киевская Русь получила начала го­сударственности из коренной обла­сти шведов *. Результаты совре­менных исследований ни в коей мере не подтверждают теорию о политическом превосходстве свеев [xiv]. Напротив, твердо установ­лено, что торговля вела за собою тесные культурные контакты меж­ду шведами и славянами, балтами, финнами. Выходцы из Швеции осе­дали в торговых центрах Вос­точной Европы, что ясно про­является в многочисленных наход­ках скандинавских украшений и оружия вдоль речных путей. Но столь же ясно из материала сле­дует, что они быстро включались в новую культурную среду и теряли свое этнокультурное своеобразие. Исторической реальностью бы­ли также политические контакты между господствующими слоями Швеции и Руси: князьями и конун­гами, их дворами и дружинами, во­енно-феодальной знатью. Первый шведский конунг, обращенный в христианство и принявший креще­ние, Олав Шётконунг, был для своего времени монархом «совре­менного образа мыслей»: он по­кровительствовал торговле в Сигтуне, начал там чеканку первой шведской монеты; выдав замуж свою дочь Ингигерд, он стал те­стем киевского великого князя Ярослава Мудрого [xv]. Его другая дочь вышла замуж за норвежского конунга Олава по прозвищу Толстый; после того как позднее, в 1030 г., он пал «мученической смертью» в битве при Стикластаде в попытке вернуть утраченный пре­стол и был канонизирован, его ста­ли называть Олавом Святым. Олав посетил Новгород, чтобы получить военную помощь от свояка, киев­ского князя, которому принадле­жали верховные права на этот го­род. Во время своей поездки через Балтийское море Олав принял уча­стие в христианизации Готланда, так что с тех пор его почитают как покровителя этого острова [xvi].

Итак, по мере того как рассеи­вается тьма над ранней историей стран Балтийского моря, мы мо­жем констатировать тесное взаи­модействие и оживленный обмен между различными областями бал­тийского побережья, которые про­должались, приобретая все более четкие контуры, в исторические времена; драматическим разви­тием этих связей стала осущест­вленная под прикрытием «кре­стовых походов» шведская аннек­сия Финляндии в XII-XHI вв. В этом устойчивом взаимодействии между странами на берегах Балти­ки нет какого-либо заметного раз­рыва при переходе от эпохи викин­гов к средневековью.