На третьи сутки мы окончательно оторвались от противника. И все это время, до выхода в район Ворожбы и соединения с частями 40-й армии, бригада вела арьергардные бои.
При подходе к Ворожбе разведка установила, что станция занята врагом. Первая неожиданность. Вторая — потерялась связь со штабом корпуса. Пришлось повернуть северо-восточнее Ворожбы, через заболоченный участок выйти к селу Теткино, а дальше действовать по обстановке.
Весь день пробирались по болотам. Повозки, машины, орудия вытаскивали на руках. Зато не было потерь. Видимо, противник считал эти места непроходимыми, и наш выход к Теткино остался незамеченным. Тем временем разведчики уточнили сведения о противнике. Оказалось, Ворожбу и Белополье занимают лишь два охранных батальона.
Предстояло выполнить приказ командира корпуса: сосредоточиться в Ворожбе. Я решил овладеть станцией внезапной ночной атакой. После дополнительной разведки батальоны в темноте развернулись ротными цепями и без шума пошли с севера к центру станционного поселка. После короткой схватки, понеся крупные потери, остатки охранного батальона бежали.
Мы обнаружили в Ворожбе большой склад наших боеприпасов, который сохранился еще с довоенных времен. Эта находка дала нам новые возможности, и их сразу почувствовал враг.
Белополье мы заняли без боя. Гитлеровцы оставили его, видимо не надеясь на свои силы. К тому времени установилась связь с корпусом. Узнав от меня обстановку, комкор сказал:
— Гитлеровцы на широком фронте продвигаются к Курску и Харькову. Войдите в связь с частями двадцать первой армии. Они стоят где-то южнее. Жолудев будет оборонять Ворожбу, Родимцев — Теткино, а вы — Белополье. Здесь мы должны немцев задержать.
Противник же торопился вновь овладеть важным рубежом. Об этом мы узнали из показаний пленного, попавшего к нам при очень любопытных обстоятельствах.
Измотанные за трое суток отхода к Ворожбе, Самчук и Смолин буквально валились с ног от усталости, и я предложил им немного поспать. Смолин улегся в домике, где размещалось оперативное отделение бригады. Спал он не более часа, как был внезапно разбужен громкими криками: «Хенде хох! Хенде хох!»
С пистолетом в руке капитан в Два прыжка очутился в соседней комнате. У двери с поднятыми вверх руками стоял здоровенный фриц. Старший писарь направил на него винтовку. Еще два писаря из соседней комнаты, теснясь в дверях и мешая друг другу, тоже держали на мушке гитлеровца.
— Сними с него пистолет и планшетку,— приказал Смолин писарю.
Старший писарь торопливо докладывал:
— Сижу, работаю. Вдруг шум мотоцикла. Посмотрел в окно. Вижу — подкатывает фашист и прямиком сюда. Ну, я сразу смекнул, в чем дело. Вчера-то тут был штаб охранного батальона, вот он и приехал. Я — за винтовку...
Из документов мы узнали, что охранный батальон вошел в подчинение полка «Гроссдойчланд». Пленный показал, что завтра начнется наступление в направлении Ворожбы и далее на Курск.
Утром следующего дня нам пришлось отражать яростные атаки пехоты, поддержанной тремя десятками танков и бронемашин. И опять героями дня стали артиллеристы, подбившие 13 танков и бронемашин. О командире батареи лейтенанте А. И. Иванове, молодых командирах орудий А. И. Сигарском, И. П. Завгороднем, И. А. Шубине и Н. П. Прошине заговорила вся бригада.
Трое суток шли ожесточенные бои за Белополье. Мы понесли довольно крупные потери. В боях был ранен комиссар бригады Павел Яковлевич Назаренко. В тяжелой обстановке он часто бывал в батальонах, а если надо было, сам шел впереди. Когда мы прощались с ним в медико-санитарной роте, я спросил:
— Помнишь того лейтенанта, которого мы упрекали за плохо выбранную позицию?
— Конечно... Это ведь было совсем недавно. Как он тогда сказал: «А другой позиции здесь нет — позади наше село, не отдавать же его фашистам без боя!» Это же был крик души...
— А ведь лейтенант удержал свою позицию до приказа, — напомнил я,— правда, с помощью всей нашей артиллерии.
— И не только он,— сказал Назаренко. — Так что экзамен на стойкость в оборонительных боях наши люди выдержали.
Да, это было так. Но общая обстановка на фронте продолжала оставаться тяжелой. Враг рвался к Курску, Харькову, Донбассу. Наши войска вынуждены были отходить на восток, чтобы, сократив фронт, высвободить резервы и остановить противника.
25 сентября по приказу Военного совета 40-й армии с боями стал отходить и 3-й воздушно-десантный корпус.
Тягостным был для нас отход. Мучительно оставлять родную землю, своих людей на произвол захватчиков, но изменить положение мы тогда не могли.
До сих пор жив в памяти моей разговор с одним сержантом — командиром орудия.
Подъехав в подразделение прикрытия, я остановился у бугорка. Здесь было сухо, и малочисленный расчет вытаскивал на возвышение из грязи орудие, чтобы занять огневую позицию. Вместе с водителем мы помогли ему. Впереди просматривались поля и рощи, ближайшие села, уже занятые врагом.
— Сколько наших людей осталось под фашистами, — услышал я голос сержанта, — а мы все отходим. Как подумаешь, что с ними гитлеровцы сделают, так и жить не хочется...
И сразу весь расчет обернулся ко мне. Это, наверное, у них уже не первый разговор.
— А жить надо,— сказал я,— надо, чтобы вернуться, чтобы за все рассчитаться. Да так, чтобы больше никаким гитлерам воевать с нами не захотелось.
....Больше месяца продолжался отход. Днем ожесточенные бои, а ночью — марш. Не прекращались обложные осенние дожди. На раскисших проселочных дорогах выматывались и люди, и лошади.
Тяжело приходилось штабам. Следуя в пешем строю вместе с частями, они контролировали график марша, регулировали маршрут, выбирали пункты привалов, размещали людей на отдых и обеспечивали охранение. И до утра, пока десантники отдыхали, штаб продолжал работу. Прикорнуть штабным удавалось два-три часа в сутки, да и то не всегда.
В октябре до нас дошли отрывочные сведения о битке под Москвой. Однако ничего определенного мы не услышали. Только в конце месяца, находясь под городом Тим, узнали: враг остановлен. На душе у всех стало легче.
Маленький город Тим — конечный пункт нашего отхода. Приказ: строить оборону на рубеже Верхосемье, Роговая. Оторвавшись от противника, который сосредоточился в районе Курска, мы без особых помех и за короткий срок создали внушительную оборонительную полосу. Но нам недоставало людей и оружия. Потери за время боев на Сейме еще не были восполнены.
Начальник штаба И. А. Самчук вместе со своим помощником А. И. Иващенко держали на строгом учете каждого человека, пытались хоть в какой-то мере пополнить подразделения. Организация бригады несколько раз менялась. В ней остались два неполных батальона по две роты и очень ослабленные специальные подразделения.
Наступил ноябрь. Страна отмечала 24-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
По-фронтовому отпраздновали тот день и мы. А утром 8 ноября меня вызвали к командиру корпуса, где был получен приказ: 6-й бригаде в качестве передового отряда корпуса выдвинуться под Курск, в район Беседино, 5-я и 212-я бригады обороняли район города Тим.
Я понимал всю ответственность и необычность поставленной задачи. По уставным положениям того времени обороняющиеся войска при отсутствии непосредственного соприкосновения с противником готовят перед своей обороной так называемое предполье глубиной 10—15 километров. В нем при поддержке артиллерии главных сил ведут сдерживающие бои передовые отряды. Разведка противника на большую глубину ведется силами вышестоящего штаба.
В отличие от этого требования устава бригаде предстояло обнаружить противника и войти с ним в соприкосновение, а затем на неподготовленной местности вести сдерживающие бои, не допуская внезапного выхода врага к переднему краю главной полосы нашей обороны.
— Это задача со многими неизвестными,— заметил начальник штаба Самчук. — Пока ясно одно: нужна сильная разведка на большую глубину и широком фронте, нужен пленный.
Мы двинулись в направлении Курска, и в тот же день бригада заняла рубеж Мещерские Дворы, Зорино. С радостью встретили нас колхозники. Люди не понимали, почему так получилось — «ни наших, ни немцев нет».
Сразу же организовали разведку. Еще не отдохнувшие после марша, ко мне вместе с Самчуком зашли старые знакомые — разведчики Иван Подкопай и Анатолий Мазилкин.
— «Язык» нужен до зарезу,— сказал я им.
— Постараемся, — улыбнувшись, ответил Мазилкин,— дело привычное.
Однако только через пару дней удалось им взять первого «языка». Вместе с Самчуком мы немедленно допросили его. Немец оказался покладистым. Получив заверение, что его не расстреляют, он показал, что сосредоточенные в районе Курска и восточнее него части 16-й моторизованной дивизии с первыми заморозками должны начать наступление в направлении Тим, Касторное.
Так одно из неизвестных в поставленной задаче мы раскрыли. Бригаде в составе двух неполных батальонов предстояли бои с моторизованной дивизией. Значит, на одного десантника придется по меньшей мере десять вражеских солдат. И это при абсолютном превосходстве противника в артиллерии, не говоря уже о танках, которых у нас не было. Важные данные вместе с пленным мы сразу направили в штаб корпуса.
17 ноября появилась авиаразведка противника. Накануне я приказал обозначить фронт и глубину обороны бригады значительно большими, чем они были в действительности, а огонь артиллерии вести с временных позиций.
На утро следующего дня до батальона вражеских солдат подошли к нашему переднему краю и завязали перестрелку. Это была уже разведка боем. Атаку мы легко отразили. Судя по всему, нам удалось ввести противника в заблуждение.
Через день утром после сильной артподготовки враг начал наступление силами до двух полков мотопехоты с танками и бронемашинами. Атакующие цепи были встречены плотным огнем из всех видов оружия по пристрелянным рубежам. Орудия прямой наводкой били по танкам и бронемашинам. Первую атаку ценой огромных усилий мы отразили. Но бригада вела бой одна, без соседей, и противник начал охватывать ее с флангов, стремясь окружить и уничтожить. Но мы уже знали, как отступать с боями. Поход от Сейма до Тима научил нас многому.
Для обеспечения отхода главных сил на промежуточный рубеж двинулись батальон Прошо и дивизион Павленко. Батарея Иванова осталась в засаде.
Уход наших подразделений немцы скоро заметили, свернулись в колонну и двинулись вслед за нами. По ним внезапно открыла огонь батарея Иванова. Две бронемашины и головной бронетранспортер с пехотой были подбиты. Несколько машин, пытаясь обойти их, свернули с дороги и застряли в грязи. Колонна остановилась. Часть солдат спешилась и вместе с двумя танками двинулась на позиции артиллеристов. Но батарея уже снялась и ушла на новые позиции.
Так, в течение суток сдерживая врага, мы вели тяжелые бои, выходя из готового вот-вот замкнуться кольца.
Начальник штаба Самчук несколько раз докладывал по радио обстановку в штаб корпуса. Я просил комкора поддержать нас своим артиллерийским полком, когда подойдем в зону его досягаемости.
Главные силы дивизии противник ввел в бой 20 ноября. После сильной артподготовки мощным ударом вдоль дороги на Тим он перерезал наш маршрут и отбросил бригаду на Черниковы Дворы. Дорога на Тим оказалась открытой, и враг с ходу ворвался в город.
Попытки 5-й бригады восстановить положение успеха не имели: слишком велико было превосходство противника.
Анализируя причины постигшей нас неудачи, стоит сказать: если бы наша бригада была выдвинута вперед хотя бы на 10—15 километров, противник не смог бы нас бить по частям и столь стремительно ворваться в город. Уставы того времени были совсем неплохи, но не всегда они выполнялись умело и с учетом реальной обстановки.
Потеря Тима совпала по времени с преобразованием 3-го воздушно-десантного корпуса в 87-ю стрелковую дивизию. Командиром ее был назначен Герой Советского Союза полковник А. И. Родимцев. 6-я бригада стала 96-м стрелковым полком. Комиссаром у меня стал бывший комиссар 3-го батальона И. И. Морозов. Вместо Самчука, который ушел на должность начальника оперативного отделения дивизии, начальником штаба полка назначили капитана Г. Б. Смолина.
Григорий Борисович вызывал симпатии к себе с первой встречи. Самоотверженный, но без горячности, он мог пойти на все ради спасения товарища. Под Киевом, когда комиссар батальона Г. С. Спивак был смертельно ранен, Смолин вместе со связным нашел его в ничейной зоне и под огнем врага вынес к своим. Большая дружба соединяла его с И. А. Самчуком. Это, видимо, в немалой степени определяло безупречную работу штаба бригады. Веселый и остроумный, Смолин вносил какую-то свежесть в наш суровый быт и скоро стал общим любимцем. Работоспособный, опытный и требовательный, он быстро рос и, начав войну начальником штаба батальона, закончил ее командиром гвардейской дивизии в Берлине.
Захват противником Тима явился для нас серьезной потерей. Город — крупный узел дорог, расположенный на самом высоком участке Средне-Русской возвышенности, от него открывался обзор на большую глубину во всех направлениях.
Владея Тимом, 16-я моторизованная дивизия прочно обеспечивала правое крыло главной группировки противника, рвавшейся к Москве, и создавала условия для дальнейшего наступления в направлении Касторное, Воронеж. Вот почему Тим имел такое значение для обеих сторон и за него развернулись столь ожесточенные бои.
Реакция командования 40-й армии на потерю Тима была, недвусмысленной. Командующий генерал-лейтенант К. П. Подлас потребовал во что бы то ни стало освободить город. В тот же день командир дивизии полковник А. И.Родимцев приказал ночной атакой взять Тим. Однако ни в ту ночь, ни в течение других десяти дней и ночей освободить город не удалось. Бои часто превращались в жестокие рукопашные схватки. Дома и улицы по нескольку раз переходили из рук в руки. Гитлеровцы активно обороняли Тим. Ряд своих контратак они стремились развить, стараясь не только выбить нас с окраин, но и перейти в наступление на Касторное.
25 ноября выпал снег. Каждый домишко на окраине старого русского городка отчетливо просматривался. В тот день в очередной атаке на Тим в первом эшелоне дивизии шел наш 96-й. Оба батальона после переноса огня артиллерии в глубину дружно выскочили из траншей и, стреляя на ходу, стали подниматься в гору. Было хорошо видно, как бойцы дружно забросали позиции гитлеровцев гранатами, а потом рванулись вперед и скрылись за окраиной.
На НП мы старались по шуму боя определить положение дел. На левом фланге вели огонь вражеские танки, потом стали слышны разрывы наших противотанковых гранат. Над домиками поднялись столбы черного дыма.
Я вызвал по рации капитана Смолина, который находился в 3-м батальоне, и попросил его доложить обстановку.
— Немцы контратакуют — до батальона пехоты, рота танков и пять штурмовых орудий. Два танка мы подожгли. Отходим. Нужен огонь по пятому квадрату. Это,— уточнил Смолин, — где горят танки...
В этот момент позади нас, в районе штаба полка, послышалась сильная стрельба из автоматов и винтовок, разрывы гранат. Одна за другой взлетали там сигнальные ракеты противника. Связь со штабом полка прервалась. Требовалось разобраться в обстановке, наладить связь, и я направил к нашему штабу двух связистов и отделение разведчиков сержанта Подкопая.
Между тем бой все ближе перемещался к окраине. Стали видны ломаные цепи наших отходящих батальонов. Их пытались обойти вражеские танки и пехота. Артиллерии у нас явно недоставало. Я доложил обстановку полковнику Родимцеву и попросил его помочь нам огнем дивизионной артиллерии.
Очередная наша атака окончилась неудачей. Без танков, с малым количеством противотанковой артиллерии поредевшим ротам трудно было добиться успеха при бое за город, откуда враг следил за каждым нашим шагом.
Стрельба в районе штаба полка постепенно затихла. Но связи все еще не было. Из посланных на линию связистов никто не вернулся.
В то время фашисты еще использовали метод просачивания в тылы наших войск небольших групп автоматчиков. В начале войны это довольно часто приносило им успех. Огнем и сигнальными ракетами гитлеровцы создавали видимость окружения и помогали своим войскам, наступавшим с фронта.
Наконец появилась связь. Полковой инженер лейтенант Н. Г. Паршин доложил, что до взвода вражеских автоматчиков просочились к штабу и пытались разгромить его. Но их постигла неудача. Собрав находившихся на командном пункте бойцов и командиров, Паршин встретил фашистов огнем и вместе с подошедшим отделением разведчиков уничтожил их.
С самого начала мы старались действовать по ночам, когда противник лишен возможности вести наблюдение. Но было и еще одно обстоятельство, которое заставляло нас вести бой под покровом темноты: у нас не было танков. В одной из таких атак батальон Прошо, в котором оставалось 60 человек, внезапно, без артподготовки, ворвался на окраину. Однако в боях за Тим враг вел себя особенно настороженно. Немедленно последовала контратака при поддержке танков. Ее мы отбили гранатами и зажигательными бутылками.
День спустя батальон отразил еще две атаки гитлеровцев. Главную роль в этом сыграли пулеметчики лейтенанта В. К. Цуладзе. В развалинах домов он поставил два «максима» так, что они стали неуязвимы для танков, а расчеты могли вести кинжальный огонь по идущей за машинами пехоте.
Сам Цуладзе был отличным пулеметчиком. В его руках станковый пулемет становился грозным оружием и часто решал успех боя.
Наступила вторая ночь, силы батальона таяли. А судя по всему, враг готовил очередную контратаку.
Держись, Иван Иванович! — позвонив комбату, сказал я.— Поможем тебе крепко! Только сам не пугайся..,
— В чем дело?
— Услышишь и поймешь!
В тот момент впервые на нашем участке раздался необычный воющий грохот «катюш». Мы увидели светящиеся трассы мин, и вслед за этим прогремели мощные взрывы на позициях врага. Ночью гитлеровцы больше не атаковали.
В конце ноября в Тиме побывал с «визитом вежливости» любимец нашей бригады и полка разведчик Попов-Печер, переодетый под мальчика. Он действительно выглядел не старше 13—14 лет. Ему удалось установить в Тиме наличие крупных сил противника С артиллерией и танками. Это значило, что враг способен не только обороняться.
В те дни часто думалось, целесообразны ли неоднократные атаки Тима, когда противник имеет такое превосходство в силах и удобные позиции. И только позднее мне открылся истинный их смысл.
Наши атаки, конечно, не были напрасными. Мы заставляли врага держать в городе довольно крупные силы и не позволяли ему вести дальнейшее наступление на Касторное, Воронеж. Более того, противник вынужден был подтянуть в Тим свежие войска и только тогда незначительно потеснил нас.
Наш полк должен был закрепиться в районе села Прилепы. Позиция оказалась очень невыгодной: село лежало в «яме» — настоящая ловушка! Рубежи отхода планировались штабами армии и даже фронта, и где-то там была допущена ошибка. А в 2 километрах от нас, у села Безлепкино, — отличный рубеж, господствовавший над местностью. Принять решение на отход далее указанного пункта я не мог и потому связался с комдивом. Александр Ильич, выслушав мои соображения, Дал согласие отвести полк к Безлепкино.
На этой позиции мы легко остановили врага. В Прилепах гитлеровцы зверствовали: грабили жителей, насиловали женщин, жгли дома, на пленных возили воду. Об этом рассказала нам жительница села, сбежавшая оттуда ночью. Леденящие душу рассказы вызвали у бойцов полка неудержимый гнев и жажду мести. Конечно, надо было как-то проучить фашистов.
В ту же ночь разведчики установили, что враг расположился в селе вольготно: только в двух хатах на окраине имелось небольшое охранение силою до взвода. Получив согласие командира дивизии, мы решили ночной атакой с двух сторон овладеть Прилепами.
Ночь на 3 декабря выдалась темной. Землю сковал мороз. В белых маскхалатах, как тени, бойцы батальонов Прошо и Власенко на лыжах бесшумно подошли к селу, Над домами изредка поднимались осветительные ракеты.
Вот и околица. В сторону села понеслась красная ракета. Молча бойцы ворвались в Прилепы, застав гарнизон спящим. Они захватили 40 солдат и офицеров, вооружение и технику, освободили около 100 советских пленных. Оставив в Прилепах боевое охранение, батальоны вернулись на свои позиции.
Сколько радости среди бойцов и командиров вызвала эта маленькая победа! Несмотря на усталость, никто не отдыхал в ту ночь. Собирались группами, курили и горячо обсуждали удачный бой. Умеем мы бить гитлеровцев! И будем еще бить!
Очень важно, что у каждого красноармейца и командира все больше крепло это убеждение.
Вскоре дивизия вышла в армейский резерв. В полк прибыло пополнение, с которым мы сразу же организовали занятия. С командирами были проведены разборы недавних боев. На общих собраниях обсуждались итоги боев за Тим, назывались имена героев, приводились поучительные примеры боевой смекалки и уменья. Комиссар полка И. И. Морозов восстанавливал партийные и комсомольские организации. Вспоминая сейчас то время, невольно думаешь о том, как много мы успевали сделать в короткие промежутки между боями и как высока была действенность этой работы.
Здесь мы узнали, что началось контрнаступление наших войск под Москвой. Силы Западного фронта развернули бои за Яхрому, Красную Поляну, Крюково. Надо ли говорить, какое воодушевление вызывали эти вести у бойцов. Враг отброшен от стен Москвы! Наша армия одержала первые серьезные победы, и с каждым днем сила и мощь ее ударов нарастала.
Не прошло еще и трех суток пребывания в резерве, как меня и И. И. Морозова вызвали в штаб дивизии. Ставя задачу, полковник А. И. Родимцев подчеркнул, что наша 40-я армия активно обеспечивает правое крыло Юго-Западного фронта, участвующего в контрнаступлении. Задача дивизии — остановить противника и развивать наступление на Щигры. Нашему полку предстоял ночной марш к фронту и с утра — бой.
Возвращаясь к себе, мы с комиссаром решили после того, как подготовка к выходу закончится и люди будут накормлены, провести митинг, а потом дать бойцам хорошо отдохнуть.
И вот шумит митинг. Горячо выступают бойцы и командиры. Порадовал меня разведчик Попов-Печер, выразив чувства каждого воина.
— Чем крепче мы будем бить гитлеровцев здесь, — сказал он, тем тяжелее будет врагу под Москвой.
К вечеру 10 декабря мы остановили немцев, а на следующий день войска армии с ходу перешли в наступление.
Декабрь того года в Курской области стоял морозный, часто бушевали вьюги. Одетые в легкое летнее обмундирование, немцы ожесточенно дрались за каждое село и дом, где они жили в тепле, а уходя, сжигали все, что могло гореть, оставляя за собой заснеженную пустыню. Но нас это не задерживало. В добротном обмундировании да при хорошем питании можно было не бояться стужи.
Погожим утром 11 декабря 96-й полк начал наступление в первом эшелоне дивизии. Предстояло овладеть станцией Мармыжи. Впереди продвигались батальоны Прошо и Власенко. На подходе к станции на них. налетели «юнкерсы», а потом противник бросил против наших подразделений до тридцати танков. Атака захлебнулась. Но на выручку подоспели артиллеристы капитана Павленко. В первые же минуты они подбили один танк и две бронемашины. Натиск гитлеровцев несколько ослаб, но контратаки их продолжались. Около десятка танков сосредоточили огонь по батарее Иванова. Снаряды рвались на огневых позициях, расчеты несли большие потери, одно орудие было разбито. Но артиллеристы продолжали вести огонь.
В этот момент среди гитлеровских танков зачастили взрывы снарядов. Вот уже одна машина задымила, другая завертелась на перебитой гусенице. Немцы прекратили огонь по батарее и стали уходить. В бинокль я увидел — это дивизион капитана Павленко, повернув орудия, начал беглый огонь по вражеским танкам. Молодец! Вот что значит зрелость командира. Он не ждет распоряжений в решающие минуты боя, а действует по обстановке.
Однако силы были неравные. Противник, отбросив нас на исходное положение, вернулся в Мармыжи, и бой постепенно затих. Поставленная нам задача оставалась не выполненной. Вскоре повалил густой снег, и мы решили повторить атаку, надеясь, что враг не ждет так быстро нового удара.
Наши расчеты оправдались. Немцы заметили нас только тогда, когда бойцы внезапно появились из летящей пелены густого снега и открыли уничтожающий огонь. Но было уже поздно. Развернувшиеся с ходу артиллеристы расстреливали у хат танки с молчащими двигателями. Кругом все горит, рвутся снаряды на станционном складе боеприпасов. В грохоте и дыме бойцы выбивали из домов вражеских солдат и беспощадно их уничтожали. Мармыжи были освобождены.
Все эти дни до нас доходили радостные вести об успешном контрнаступлении под Москвой. Они вселяли в бойцов новые силы, отвагу и мужество. Мы узнали, что уже освобождены Солнечногорск, Сталиногорск, Клин, Истра, Волоколамск, Наро-Фоминск и многие другие населенные пункты. Все понимали — решающий участок фронта сейчас у Москвы.
До 28 декабря продолжались наступательные бои на нашем направлении. Вместе с другими соединениями 40-й армии мы обеспечивали успешные действия войск правого крыла Юго-Западного фронта, разгромивших к 16 декабря елецкую группировку противника.
В эти дни мы потеряли прекрасного командира — помощника начальника штаба полка капитана И. И. Григорьева. После освобождения села Расховец он, отправив вперед разведку, взял с собой двух бойцов и пошел на лыжах в направлении Красной Поляны, чтобы определить рубеж боевого охранения.
Едва они вышли за околицу, началась пурга. Видимость резко ухудшилась. Незаметно группа приблизилась к Красной Поляне и там наскочила на вражеское боевое охранение. С ходу завязалась рукопашная схватка. Трое против десяти! И хотя силы были неравны, гитлеровцы бежали, оставив на месте пятерых убитых и раненых. В том бою смертью героя пал и Иван Иванович Григорьев, один из ветеранов-десантников. Мы похоронили его с воинскими почестями в селе Расховец.
На рубеже Петровка, Головиновка полк перешел к обороне. Мы владели командными высотами и просматривали каждый шаг врага, занимавшего села Заикино и Русаново. Видимо, гитлеровцы понимали невыгодность своих позиций и в течение нескольких ночей, выгоняя на работу население, создали вокруг сел сплошной ледяной вал, прикрыв его проволочным забором и минными полями. Наблюдение сразу ухудшилось. Остались видны только верхушки крыш и деревья. Стало трудно брать пленных, а необходимо было знать, что делается у немцев.
Постепенно возникла мысль прощупать противника за ледяным валом и с боем взять «языка». Получив согласие командира дивизии, мы стали готовить батальон капитана Прошо. В тылу специально насыпали такой же вал с проволочным заграждением, учебными минами и на нем проводили тренировки двух рот, которым предстояло участвовать в захвате Заикино. Важная роль отводилась саперам. Им предстояло сделать проходы в минных полях, проволочных заграждениях и провести через них бойцов.
Но вот наступило время действовать. В полночь ушел саперный взвод, а в 3.00, соблюдая тщательную маскировку, вышли в исходное положение обе роты. Все воины действовали сноровисто и бесшумно.
Командир саперов Паршин дал знать о готовности проходов, и комбат Прошо повел бойцов, В белых халатах с капюшонами, они дружно поднялись и быстро пошли по снегу к Заикино. Вот бойцы миновали проходы, и тогда по селу ударила полковая батарея, полковые и батальонные минометы. С криком «ура» воины бросились к валу и, как на тренировке, опираясь на лунки, выбитые тут же ударами прикладов, преодолели его.
С наблюдательного пункта я слышал в темноте, как начался бой, а когда загорелось несколько хат, стали видны хаос и паника, возникшие у противника. Гитлеровцы метались по селу, беспорядочно стреляли, иные пытались задержаться в хатах, но наши вышибали их на мороз. Бой был скоротечен. Роты уничтожили несколько десятков фашистов, захватили много пленных, стрелкового оружия, две 75-миллиметровые пушки, несколько минометов.
Так встречал полк новый, 1942 год. Много радости доставили нам теплые письма и нехитрые подарки от родных и совсем незнакомых людей. Еще большее воодушевление у воинов полка вызывала весть о том, что за участие в боях под Киевом группа бойцов и командиров нашего соединения удостоена правительственных наград.[1]
В те дни в дивизию приехали писатели Александр Корнейчук, Ванда Василевская и Микола Бажан. На встрече с воинами они рассказали о трудовых подвигах советских людей в тылу, о своей работе, знакомились с героическими делами наших бойцов и командиров.
Беседы с ними позволили нам лучше осмыслить все то, что делалось для будущей победы в тылу и на фронте в то тяжелое время.
Январь 1942 года ознаменовался ещё одним примечательным событием. Приказом Народного комиссара обороны 87-я стрелковая дивизия была преобразована в. 13-ю гвардейскую, а 96-й полк стал 39-м гвардейским. Только лучшие соединения и части Красной Армии, проявившие в боях с немецко-фашистскими захватчиками массовый героизм, дисциплину и организованность, удостаивались этого высокого звания.
Для вручения гвардейского Знамени 10 февраля прибыл член Военного совета 40-й армии бригадный комиссар И. С. Грушецкий. Перед войной Иван Самойлович работал первым секретарем Станиславского, потом Черновицкого обкома партии. Знали мы его и по боям за Тим, где он длительное время работал в дивизии, помогая командованию в сложной обстановке того времени. Он часто бывал в частях и подразделениях, беседовал с людьми, вникал в их жизнь и быт, в сложившуюся боевую обстановку, принимая на месте необходимые меры. Командиры и политработники много почерпнули из его советов и указаний, выступлений на партийных собраниях и совещаниях и просто из своих наблюдений за работой Ивана Самойловича. Несколько раз он вручал отличившимся в боях правительственные награды.
Построены подразделения от всех частей дивизии. Наступает торжественная минута. Командир соединения Герой Советского Союза Александр Ильич Родимцев, принимая знамя, опустился на колено и поцеловал край алого полотнища. Потом в кратком выступлении он поблагодарил партию и правительство за высокую оценку ратных дел дивизии.
— Под этим знаменем, завоеванным кровью наших доблестных воинов, — заверил он Военный совет армии,— мы пойдем только вперед, до полного разгрома ненавистного фашизма.
Уже гвардейцами продолжали мы наступательные бои против вражеской группировки в районе Щигров. Затем почти до конца зимы готовились к новым боям. Соединение пополнялось людьми, техникой и вооружением.
В конце февраля меня вызвали в управление кадров Юго-Западного фронта. Перед отъездом я спросил у Родимцева о причинах вызова. Александр Ильич улыбнулся и сказал:
— Хотят, видимо, назначить тебя комдивом.
Я поблагодарил его за доверие — в таком деле без него явно не обошлось. Вернулся в свой полк действительно для того, чтобы сдать дела.
Вот и закончилась моя служба в 3-м воздушно-десантном корпусе и 13-й гвардейской дивизии. С грустью попрощался я с товарищами — сдружились мы крепко, а на фронте не знаешь, придется ли увидеться снова.
Полковник А. И. Родимцев, полковой комиссар С. Н. Зубков и назначенный вместо меня командиром полка майор И. А. Самчук тепло проводили меня. Сердечно простились со мной комиссар полка И. И. Морозов, начальник штаба майор Г. Б. Смолин, командиры батальонов и оставшиеся в строю ветераны-парашютисты.
Так случилось, что не смог я увидеться на прощание только с полковником В, Г. Жолудевым. А после войны, уже будучи в должности заместителя командующего армией и проезжая через Волковыск, я обратил внимание, что одна из улиц города носит имя гвардии генерал-майора В. Г. Жолудева. Проходивший офицер показал мне в сквере его могилу.
Я узнал, что после службы в 3-м воздушно-десантном корпусе Виктор Григорьевич командовал 37-й гвардейской дивизией в Сталинграде, а потом 1-м воздушно-десантным и 35-м стрелковым корпусами. Погиб он. в бою западнее города Волковыск.
Сня
